Хозяин Амура [СИ] - Дмитрий Хван

— Если завтра они не предоставят следующего, более гибкого переговорщика, — говорил на спешно собранном совещании Матусевич, — то будем принуждать их уйти.

— А если не захотят? — проговорил Лавкай. — Они упрямы. Они могут просто тянуть время.

— Заставим! — уверенно произнёс капитан «Солона». — У меня на палубе есть несколько убойных аргументов.

— Лавкай, отправь к Ботоге сотню воинов, да с толковым офицером. Пусть приведут его и его семью в безопасное место.

— Будет сделано! — склонил голову даур.

Вдруг с палубы послышались тревожные крики матросов, а вскоре в дверь капитанской каюты застучали и, едва один из лейтенантов-артиллеристов открыл дверь, как из-за неё чуть ли не кубарем вкатился мальчишка-нанаец.

Сирота, взятый в одном из селений и теперь служивший юнгой на канонерке, округлив глаза, выпалил:

— На связь вышла передовая застава! Замечены следы конного отряда маньчжур! Более тысячи всадников!

— Что?! — в унисон воскликнули офицеры и тут же, разобрав оружие, повыскакивали наружу.

— Вот, товарищ воевода! — матрос, один из молодых переселенцев с Ангары, вручил Игорю бумагу, исписанный радистом.

Впившись взглядом в убористо исписанный лист, Матусевич напряжённо читал сообщение с заставы.

— Пушки к бою! — рявкнул он, спустя несколько мгновений. — Лавкай! Людей в бронь, готовиться к сшибке!

Глава 4

Первый более-менее крупный населённый пункт на Амуре — городок Умлекан после мрачного Нерчинска показался Стасу довольно симпатичным. Слишком симпатичным, до скукоты. В похожем же, по словам отца, на трудовой лагерь Нерчинском поселении можно было поглазеть на грязных и усталых пленных маньчжур, на поверку оказавшихся китайцами, монголами и кем-то ещё, когда те брели до своего барака в окружении молчаливых казаков и бурят. На рудоплавильные печи, чей дым только добавлял мрачности этому месту, окружённому рекой и высокими сопками. В Умлекане всё оказалось стандартным — как на самой Ангаре. То же картофельное поле у границ начинающегося близ самого посёлка, окруженного, где частоколом, а где глухими стенами домов. Въезжаешь в ворота, по разным сторонам которых стоит по небольшой наблюдательной башенке с переходом между ними, и попадаешь на прямую улицу, ведущую к центру, своего рода мини-кремлю. Там находилась резиденция даурского князя Ивана — номинального главы края, но без особенных полномочий. Главной его задачей было склонение колеблющихся амурских князьков к принятию подданства Сибирской Руси. Он полностью понимал роль, отведённую ему ангарскими пришельцами и, похоже, смирился с нею. Благо работа его продвигалась весьма успешно. Отец успел немного рассказать Стасу об этом человеке, что стал первым из амурцев принявших сторону Ангарска. Как бы то ни было, гостей он принял с видимой и откровенной радостью. Однако вновь рассматривать мастерские, где с десяток мастеров выделывают кожи или хлев, где отец похлопает очередную бурёнку по шее и покивает, улыбаясь местным крестьянам, молодцы мол, а что у вас ещё интересного?

Стас же места себе не находил, желая поскорее попасть в Албазин, где скоро должны были спустить на воду корпуса двух корветов. Ему хотелось увидеть «Воеводу» и «Посадника» ещё на стапелях. Мирослав Радек, лучший друг Стаса, маялся тем же ожиданием. Конечно, они уже видели спуск на воду пароходов, сборку на них машин, и прочее, но тут был уже совсем иной масштаб. Это были не речные корабли, а морские — на них ангарцы смогут выйти из широких берегов рек, ставших теперь для них слишком тесными!

Парни еле дождались утра следующего дня, когда пароход, по завершению погрузки угля и дров и едва ли не протокольного прощания даура с великим князем Сибирской Руси, отправился, наконец, в Албазин. После того, как «Алмаз», небольшой пароход, на котором Соколов путешествовал по восточной части державы, покинул вотчину князя Ивана, по берегам реки снова потянулись сопки, иногда круто вздымающиеся кверху, да осыпающиеся время от времени разнокалиберным каменьем. Выходы известковой породы сменялись гранитными уступами, на которых небольшие и кривые деревца цеплялись за жизнь обнажившимися корнями. Редкие поселения встречались на равнинных участках берега, обозначенные для ходящих по Амуру судов простейшими маяками, сложенными из камней с поддерживаемым на верхней площадке огнём. А судовой ход был обозначен плавучими знаками — бакенами.

Частенько «Алмаз» останавливался у посёлков, и береговых, и островных. А на одном из островов на борт взяли священника и дьякона с их семьями — жёны, детишки и несколько крепких монахов с винтовками и револьверами на поясе. Вскоре выяснилось, что оные «монахи» приставлены к священнослужителям албазинским воеводой Фёдором Сартиновым для их охраны. Благодаря миссионерской деятельности священнослужителей, присылаемых из Москвы, Новгорода и Пскова через тобольского митрополита Гераcима ещё по договору с покойным царём Михаилом, слово Христово уверенно утверждалось на Амуре. Дауры, жившие на верхнем течении реки, на берегах её, были крещены почти что поголовно. А в каждом селении стояла небольшая, с избу размером, церквушка. Этими действиями даурский народ вовлекался в культурное пространство укрепляющихся на великой реке пришельцев. Ведь дауры стали первым и пока единственным сибирским народом, который отвечал многим качествам, необходимым для ангарцев. Они были осёдлыми земледельцами и скотоводами, крепки телом и обладали смекалкой, были честны и открыты. С видимой лёгкостью принимая веру пришельцев, они надеялись с помощью неё получить и ту силу, которую они чувствовали в ангарцах. И они видели, что подданные князя Сокола стремятся увлечь в свою веру именно их, дауров. А к остальным амурцам оного рвения не применяют. И если гогулам, нанайцам и нивхам, остававшимся в язычестве, это неудобств не доставляло, то солоны, другое крупное сообщество племён и родов, жившие несколько южнее даур, замечали некоторое превосходство дауров над ними. Матусевич, насколько мог, пытался нивелировать эти чувства, беря в дружины и отряды самообороны солонских воинов, возвышая солонских князьков. Но всё же ставка Ангарска была сделана на дауров. Солоны же, жившие южнее Сунгарийска, частенько бывали замечены в контактах с маньчжурами и некоторые их племена время от времени уходили ещё южнее, в коренную Маньчжурию. В крепости на Сунгари уже знали, что это маньчжуры старались поселить сунгарийских туземцев на своих землях. Северные же постепенно отселялись по негласному приказу Матусевича ближе к Амуру, дабы избежать влияния маньчжурской пропаганды и на них. Ангарцами и маньчжурами, таким образом, начинала создаваться полоса отчуждения — свободная от поселений территория, не контролируемая никем из сторон.

А к ангарцам приходили и северные туземцы. Священник, принятый на борт «Алмаза», поведал, что недавно окрестил несколько семей дючеров, кои пришли жить под властью князя Сокола, бежав с неспокойной Зеи, где пошаливали царские казачки. Собственно, отток дючер с верховьев Зеи и Буреи начался не вчера и виной тому стали грабежи и прочие злодеяния гулящих ватажек бородачей. Немало они попускали кровушки местным жителям, чем склоняли их к бегству на Амур, Хумару и Сунгари — подальше от казаков, ближе к князю Соколу, который обид не чинит, а подданных своих защищает. Поначалу казачки пробовали на своих дощаниках следовать за объясаченными прежде туземцами, как было с шамагирскими дючерами с Буреи. Однако едва они оказались посредь Амура, как перед ними остановился корабль, пускающий чёрные клубы дыма, а молодой, скалящий зубы парень, приложив ко рту железный раструб, прокричал им, чтобы они немедля гребли прочь, подальше от владений великого князя Сибирской Руси. В иной раз ватажка, не медля, схватилась бы за сабли и мушкеты, но тогда, понимая своё незавидное положение, казаки отступили. А бывало, что некоторые немногочисленные отряды казаков, терпя разного рода лишения, как то: голод, холод, болезни или имея раненых товарищей на руках, целиком переходили на службу к ангарцам, надеясь на лучшее. Для таких служба всегда находилась — что у Петренко на Ангаре, что у Матусевича на Сунгари. А Зейский казачий острожек, так и вовсе тихой сапой стал вотчиной стоявшего прямо напротив него, на другом берегу, Зейского городка ангарцев. Острожный голова — присланный из Якутска сотник Мыльников был на корню куплен ещё Бекетовым и потому он ни в чём соседям преград не чинил. Бекетов же, будучи Албазинским воеводой, склонял сотника и вовсе переходить на службу к князю Соколу. Мыльников слушал, кивал головою, брал подарки, да просил подумать время от времени. Верно, тянул время, подлец, или цену набивал себе. Но как бы то ни было, на Зее властвовали ангарцы. Хотя угольный разрез, где трудились почти четыре сотни пленных китайцев, был на стороне, формально отданной под руку Москвы.